Александр и Лев Шаргородские - Министр любви [cборник рассказов]
Целый час Вениамин Григорьевич рассказывал о своей идее, и автоответчик слушал внимательно, не перебивая, затаив дыхание. Потом они звонили еще месяц, и все время были «…cher monsier Guintz».
И однажды услышали густой голос.
— Говорит Гинц, — сказал голос, — я получил ваше испанское послание. Позвоните мне по телефону 78–4554, в четверг, в тринадцать ноль — ноль по Гринвичу.
— Это победа! — вскричал Чуднис, — пошли покупать билеты в Мадрид.
Они заказали билеты, гостиницу, и весь вечер пировали в испанском
ресторане.
— Требуйте сто тысяч, — настаивал Чуднис, — ни копейки меньше.
Два года работы, разъезды, и потом — вы должны еще жить. Вы не против, если я закажу немного «Хереса»?
— Пару бутылок, — сказал Вениамин Григорьевич.
— В вас мавританская кровь, — заметил Чуднис.
Они напились до чертиков, до утра плясали «Фламенго» с красавицами, Чуднис запутался в конце концов в широкой юбке, рухнул, требовал «Хереса» и пил за красавиц, за Кордову, за Халифат.
Потом Чуднис взял единственный в городе экипаж, посадил туда Вениамина Григорьевича, несколько красоток и под игристую «Гранаду» поскакал по ночной набережной…
Проснулись они только в четверг. Было без пятнадцати час, по Гринвичу.
— Вы — черный, — сказал Чуднис, — вы испанец! Звоните!
Вениамин Григорьевич набрал заветный номер.
— Гинц слушает, — донеслось из трубки.
— Это Вениамин Григорьевич, — сказал он.
— Ваша мечта — не товар, — сказал Гинц, — я не дам на нее ни сантима. Но я бы взял вас своим учителем русского языка. Как, кстати, по — русски «le cochon»?
— Свинья, — печально сказал Вениамин Григорьевич.
— Сфиня? — переспросил Гинц.
— Свинья, — поправил Вениамин Григорьевич, — свинья.
— Ну я и говорю — финя, — раздраженно заметил Гинц.
Вениамин Григорьевич перестал поправлять. На счетчике было уже 24 франка. Свинья становилась слишком дорогой.
— Простите, мсье Гинц, — спросил он, — вы где?
— В «Мерседесе», — ответил тот, — в Буэнос — Айресе. Авенида Републикас… Я буду продавать России сфиня. Я хотел бы знать их язык.
— Сфиней? — позволил себе Вениамин Григорьевич.
— Я не слышу, — кричал Гинц, — тут Латинская Америка, на нас направляется карнавал. Говорите громче и медленно.
Цифра на счетчике перевалила за сорок.
— Я медленно не умею, — сказал Вениамин Григорьевич.
— Простите, в меня запустили конфетти. Вы меня слышите?!
— Да, да.
— Русский мне нужен быстро. За сколько вы можете меня обучить?
— Три года, — сказал Вениамин Григорьевич.
— Вы издеваетесь, амиго? Три года?!! Кто знает, что будет в России через три месяца? Через три года, возможно, русский уже не понадобится, и, наоборот, ваша мечта станет товаром. Мне нужен язык к 17 мая!
— Какого года?!
— Этого, амиго, этого!
— Так остается же меньше месяца?!
— Я выучил за месяц Талмуд! — сказал Гинц. — Или вы считаете, что ваш русский сложнее Талмуда?!
— Я ничего не утверждаю, — ответил Вениамин Григорьевич.
— «Не прелюбодействуй, — продолжал Гинц, — не кради. Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего!» — в трубке послышался рокот турбин, — перезвоните мне через сорок минут, амиго, объявили посадку.
Вениамин Григорьевич опустил трубку. Рядом стояла мама.
— Ну, что слышно? — спросила она.
— Объявили посадку, — ответил Вениамин Григорьевич.
— Куда, Беня? — мама ничего не понимала.
— Узнаю через сорок минут, — ответил он.
Мама махнула рукой и пошла спать. Вениамин Григорьевич перезвонил ровно через сорок.
— Говорите медленнее и громче, — попросил Гинц, — мы идем на посадку.
— За месяц я не могу, — извиняясь, проговорил Вениамин Григорьевич.
— Я плачу 100 долларов за урок, — сказал Гинц, — вы это учли?
— Дайте год, — попросил Вениамин Григорьевич.
— Двести, — ответил Гинц.
— Спасибо, но за месяц мы не пройдем даже падежи!..
— А — аа! — завопили в трубке, — а — аа! Затем раздался страшный удар, какой‑то скрежет, крики.
— Что с вами, мсье Гинц? — заволновался Вениамин Григорьевич.
— Ничего, ничего, — говорил Гинц, — эти идиоты не умеют даже посадить самолет. Чтобы вы никогда не летали на «Бразилия эйрланс»! Подождите, ничего не говорите, я спускаюсь по трапу.
Трап стоил Вениамину Григорьевичу 16 франков.
В трубке раздался вздох облегчения.
— Слава Богу- я на земле. Слушайте меня внимательно, амиго. Мне не нужен язык Чехова. К чему мне «Три сестры»? Мне достаточно язык Тихомирова.
— Кого?! — кричал Вениамин Григорьевич.
— Министра торговли. Мне нужен торговый русский — «сколько?» «почем?» — коммерческий русский. И я не собираюсь там объясняться в любви! И потом, у меня блестящая память! Смотрите — «Сфиня!» вы сказали всего один раз, и я уже запомнил. Давайте начнем прямо сейчас. Первый урок будет сорок минут.
— Почему сорок? — не понял Вениамин Григорьевич.
— В Бостоне от аэропорта до моего отеля — сорок минут. И потом — здесь тихо, никаких карнавалов, я в «Мерседесе» один. Начинайте!
— По телефону?!
— А как же еще?! Я дома не бываю! Я выучил по телефону Талмуд — «Не желай дома ближнего твоего, ни жены его, ни вола его» — Или вы думаете, что русский сложнее Талмуда? Начинайте, мы уже на «Коменвелс авеню». Это всего тридцать три минуты…
Вениамин Григорьевич приподнял очки, протер глаза и скромно выругался по — русски.
— Что? — спросил Гинц.
— Начнем с алфавита, — сказал Вениамин Григорьевич, — «а, б, в»…
— Что вы там бекаете, — проговорил Гинц. — с какого алфавита?! Начнем со сфиней! Я же вам говорил, что буду продавать России сфиней! Чем вы мне можете заплатить за миллион туш сфиней?!
— В каком смысле? — спросил Вениамин Григорьевич.
— Газом? Нефтью? Бокситами?
— Я не совсем понимаю.
— Я не вас спрашиваю, я спрашиваю Тихомирова, — сказал Гинц, — валюты у них нет. Их рубли мне не нужны. Я не могу вам сейчас объяснять основы экономики. Переведите, пожалуйста: «Чем вы мне заплатите за миллион туш сфиней?»
— Вы хотите начать с такой фразы? — ужаснулся Вениамин Григорьевич.
— Да.
— Но она невероятно сложна!
— Май френд, я Талмуд учил по диагонали — «Каин, где Авель?!» Я Экклезиаста взял на приеме у президента Венесуэлы — «суета сует — все суета, май френд!» Книгу притчей Соломоновых — в «Кадиллаке», между Дурбаном и алмазными копьями. Итак: «Сколько вы мне заплатите за миллион туш сфиней?!»
Начался новый этап в жизни Вениамина Григорьевича. Мама его называла «телефонным». Почти каждый день он звонил — то в Сингапур, то в Японию, то на Мадагаскар. Где‑нибудь в три ночи Гинцу требовались две фразы, воспевающие перестройку.
Вениамин Григорьевич поливал себя холодной водой.
— «Все, что происходит в вашей стране — это чудо», — произносил он.
— Это худо?
— Чудо, чудо! — поправлял он.
— «Если б не перестройка», — продолжал он.
Гинц повторял.
Где‑нибудь в час ночи Гинц начинал обвинять советское руководство.
— Три фразы — но крепких!!! — просил он.
Мама клала на голову Вениамина Григорьевича заранее заготовленный лед.
— «Это непорядочно», — диктовал он.
— «Я прекращаю всякие переговоры», — говорил он.
— «Господин Тихомиров — вы — свинья», — заканчивал он.
— Не слишком крепко? — интересовался Гинц.
— В самый раз, — успокаивал Вениамин Григорьевич.
— Спасибо, — благодарил тот, — как по — русски «bon matin?»
— Доброе утро.
— Доброе утро, товарич!
— У нас ночь, мсье Гинц.
— Как по — русски «спокойной ночи?» — интересовался Гинц..
Однажды Вениамин Григорьевич напугал весь дом. Глубокой ночью он сидел у телефона и что было мочи орал: «Ай! Ой! Ай! Ой!»
Все повскакали — мама, жена, заплакал ребенок. Все носились в ночном белье:
— Что? Что случилось?!
— Ой! Ай! — продолжал вопить Вениамин Григорьевич.
— Тебе плохо? — кричали родные, — скажи, что — сердце, зубы?
— Ой! Ай! — орал тот.
— Голова? Печень?
— Восклицания! — сказал тот, — отстаньте — восклицания! Мсье Гинцу срочно нужны восклицания. Русские восклицания — и продолжал кричать в трубку: «Уй! Эй! Ах! Эх!»
— Мне столько не надо, — сказал Гинц, — что кричат при занижении цен на свинину?!
— Хазейрем, — ответил Вениамин Григорьевич и положил трубку.
Он сидел голый, в одних трусах. В лунном свете маячили разбуженные мама и жена.
— Почему вы не спите? — спросил Вениамин Григорьевич.
— Когда завышают цену на свинину, — сказала мама, — восклицают «хозейрем»! А что восклицать нам?.. Ты знаешь, что счет за телефон всегда выше платы за урок?..
